• Приглашаем посетить наш сайт
    Чехов (chehov-lit.ru)
  • Неодетая весна.
    XLVIII. Чурбан и лягушка-царевна

    XLVIII. ЧУРБАН И ЛЯГУШКА-ЦАРЕВНА

    Приятно, конечно, в лучший день Неодетой весны плыть по тихой воде к своей возлюбленной не с пустыми руками. В такой день каждому живому существу, зверю, птице и даже рыбе, хочется показать себя чем-нибудь. Вот и наши дятлы Майор и Минор вздумали показать силу башки своей перед их какой-то возлюбленной. Майор с такой силой хлестал клювом и всей башкой своей по звонкому дереву, что эта его барабанная трель долетела через пойму на Ожогу, и оттуда другой дятел, Минор, тоже такую пустил свою барабанную трель, что она долетела до наших Варвариных Куженек и возбудила Майора к новым барабанным достижениям. Казалось, вся пойма внимала состязанию дятлов, и даже лягушка-царевна взлезла на чурбан и слушала, по-своему соображая, какой из этих барабанщиков бьет сильней. И Мазай тоже, после того как поздоровался с Аришей и поднес ей приятный подарок, прислушался к дятлам и сказал ей:

    – Наш бьет много сильней.

    Умная Ариша, конечно, очень обрадованная подарком, постаралась из уважения к Мазаю тоже вникнуть в состязание дятлов и ответила нежным своим голоском:

    – Наш дятел близко, а тот далеко, и понять, кто сильней, нам нельзя.

    С этим согласился Мазай и предложил Арише покататься с ним на лодочке, заехать на середину и там решить, какой из дятлов барабанит сильней. Ариша с удовольствием согласилась проехаться, но только попросила Мазая немного переждать, пока она рыбу перечистит.

    Мазай решил этим воспользоваться, сел рядом с ней на приступочек, с тем чтобы прямо же ей тут все и сказать. Но Мазай. как и все влюбленные, ошибался: все сказать невозможно, и оттого язык его сразу не повернулся. Тогда он стал бродить глазами, с тем чтобы найти хоть что-нибудь и о чем-то сказать. Увидев лягушку-царевну на чурбане, он погрозил ей пальцем и крикнул:

    – Бесстыдница!

    Ариша засмеялась и сказала Мазаю:

    – Этот чурбан пример каждому мужику: будешь дураком и на тебя непременно, как на чурбана, лягушка залезет.

    Мазай эти шутливые Аришины слова перевел на себя: не он ли этот чурбан и не она ли лягушка?

    – Ну, а ты-то,– спросил он,– как думаешь, что чурбану посоветуешь, как ему оборониться от лягушки, чтобы она на него не залезла?

    Ариша задумалась и Мазаевы слова перевела на себя.

    – Против этого есть у человека два орудия: всякий человек может спастись от искушения молитвой и постом.

    – Милая Ариша,– ответил Мазай,– ты, конечно, и постница и умница, только же ведь этого нету.

    – Чего нету, бога? Кто тебе сказал, что нету?

    – Никто этого сказать не может, и если скажет, все равно не поверю: бога никто не видел, а кто и скажет,– соврет.

    – Ты это правду говоришь,– сказала Ариша,– бог невидимый.

    – Невидимый,– засмеялся Мазай,– вот то-то и есть, что невидимый.

    – Эх, какой ты, Мазай,–ласково сказала Ариша,– жалко мне тебя, есть ведь много такого, ты не видишь, а оно есть.

    – Как же так? – удивился Мазай.

    – А вот хотя бы твой леший: не видел же ты его своими глазами, а знаешь, что есть.

    – Ну, нет! – горячо воскликнул Мазай,– в бога не верю я, конечно: бога нет, а все-таки я чего-то боюсь. Ну, а уж про лешего знаю всю подноготную и не боюсь нисколько: лешего нет.

    Как раз в это время стало вечереть. Лягушка-царевна дала свой сигнал, и сотни или, может быть, тысячи скрытых в воде лягушек высунули из воды свои носики и заурчали всем своим бесчисленным хором, примыкающим к непрерывному хору стекающих из нашего леса ручьев.

    – Если бы лешему быть,– сказал раздумчиво Мазай,– то, конечно, была бы у него и лешиха, и развелись бы от этой пары лешенята, и выросли бы, и тоже и от них племя пошло, и размножились бы так, что, куда бы ни пошел в лесу, на каждом шагу был бы леший. Немало ли я походил в лесу, а ни разу еще никогда не встречал.

    – И не встретишь,– сказала Ариша.– Нечистая сила, это ведь тоже невидимый мир.

    – То-то вот что невидимый,– усмехнулся Мазай.

    И, вспомнив, с чего начался разговор, вернулся к нему:

    – Мы ведь с тобой, Ариша, о чурбане говорили, что У каждого чурбана есть против лягушки два средствия.

    – Два орудия,– поправила Ариша.

    – Ну, орудия,– согласился Мазай. Пусть орудия: молитва и пост. По-твоему, этими орудиями сделаешь себе такое, что и вовсе ничего не будешь чувствовать,

    – Верно, верно! – обрадовалась Ариша.– Ты меня понимать начинаешь.

    – Понимаю так, что и тело и душа моя от поста и от молитвы до того высохнут, что и я, человек, тогда сделаюсь, как чурбан.

    – Как чурбан! – радостно подтвердила Ариша.

    В это время вдруг на пойме раздались победные крики, резко выделяясь из всего хора бесчисленных поющих птиц, поющей воды, поющих лягушек.

    Журавлиная пара пронеслась низко над головой Мазая и спустилась на ту самую копейку, на которой перед этим лоси спасались. Теперь от всей копейки оставалось такое маленькое пятнышко – только-только на нем посидеть журавлям.

    Когда журавли сели, оправились, вслушались в хор перебивающих друг друга звуков и особенно в барабанные трели двух дятлов, то вдруг на всю пойму так резко и повелительно крикнули, что люди не могли понять этот звук иначе, как приказ: «Окоротись!»

    – Это судьи,– сказал Мазай,– это они для порядка прилетели.

    – Плохие судьи,– сказала Ариша,– никто их не слушается.

    – Погоди,– сказал Мазай,– вот вечер придет – послушаются, порядок-то и людям не сразу дается, а ты хочешь, чтобы журавлям все сразу далось.

    – Хорошо, Ариша,– сказал Мазай,– ты это верно сказала, что можно до того себя иссушить, что станешь точно как деревянный чурбан.

    – Как чурбан! – нежным голоском и прямо в душу Мазаю ответила Ариша.

    – Бесчувственный чурбан.

    – До того бесчувственный, что, если залезет лягушка, он ничего не почувствует.

    – Ничего! Ну, а все-таки?

    Мазай хитро-прехитро прищурился и маленькими глазами поглядел на Аришу.

    – А все-таки,– сказал он.– по бесчувственному чурбану лягушка-то ведь – залезет, по бесчувственному-то ей как раз, может быть, и лазать удобней.

    – Пусть лезет,– ласково сказала Ариша,– пусть ее тешится, лукавая, да ты-то соблазн своп победил и чувствовать больше ничего уже не можешь.

    Тогда узеньким, самым узеньким глазком своим поглядел Мазай на Аришу и молвил:

    – А что из этого толку, постница: лягушка-то ведь все равно же залезет. А если, как ты говоришь, живому человеку не обойтись без лягушки, так лучше я уж буду чувствовать.

    Мазай так весело расхохотался, что и Аришу увлек, и она тоже не могла удержаться от смеха и стала румяная и молодая и такая хорошенькая, что никакого сомнения больше не оставалось: Ариша лицемерила, а в душе понимала, так же как и Мазай,– никакого расчета нет человеку превращаться в чурбан. К сожалению, как раз в это время птица лесных пожаров черная с огненной головой Желна протянула свою жалобную ноту, и Ариша что-то вспомнила свое, вся собралась и поникла.

    Мазай же, когда увидел, как Ариша вдруг поникла, принял это близко к сердцу, сказал:

    – Эх, чурбан я, чурбан!

    друга перебить, перекричать. Каждой весной бывают эти живые ночи, когда спать никому не хочется, все кругом возится, поет и кричит. Дошло до того, что сами судьи забыли свои обязанности и стали не судить, а орать с единственной целью всех перекричать.

    И они готовы были своего достигнуть, всех перекричать, и самый удивительный вечер Неодетой весны испортить и все лучшие песни смешать.

    Но как раз в это время, когда солнце только что село и пойма от зари расцветилась голубыми и розовыми полянками, на одной из этих полянок золотой воды среди вершин затопленного леса показалась черная лодка и в ней был человек. Это был певец Данилыч, плывший в своем ботнике по широкому раздолью. Какую он песню запел, какие слова были, трудно было понять, да и не в словах было дело, а в шири, в том, как песня широкой душой охватывала всю природу и каждое малое существо, забывая себя, по своей личной песенке, как по малой тропе, входило в широкую песню Данилыча.

    Мазай, опустив голову, только хотел было еще раз повторить свое: «Эх, чурбан я, чурбан!» – как вдруг услыхал Данилыча и тут же вместе с песней шепот Ариши:

    – Нет, Мазай, нет...

    Мазай лучше прислушался, а лукавая совсем тихонечко прошептала:

    – Ах, Мазай, милый Мазай, не будь чурбаном!