XXXVIII. ЗЕМЛЕРОЙКА
Услышав что-то сзади себя, я бесшумно оглянется и увидел, что назади возле камня два белых зайца друг друга так тузят, что зимняя белая шерсть летит во все стороны и падает на темную землю, как пух с тополей. Не время бы зайцам сейчас еще выходить, но вода, наступающая на островок, их встревожила, и они кружились в поисках выхода и, встречаясь друг с другом, драли -ь Прямо на глазах моих вода, прибывая, поедала сушу и земля уходила под воду со всем плотным слоем своих прелых листиков. Раз было, вблизи края воды вдруг сам от себя шевельнулся один из прелых листиков и стал на ребро, вслед за этим шевельнулся другой, и еще и еще, потом показалась какая-то голова, и спряталась, и опять показалась, потом вылезла водяная крыса, очистилась, омылась лапками и пошла себе к камню, в сторону зайцев.
На что только не насмотришься, когда сидишь в шалаше на вечорке. Вот немудреная штука воронье гнездо на березе, нос торчит в одну сторону, хвост в другую: ворона сидит на яйцах, а вода движется, и видишь по пятнам разной формы на стволе березы, белым и темным, как исчезает то пятно, как другое, и все ближе и ближе подступает вода к вороньему гнезду. Бросить бы надо было вороне гнездо и улететь на другое место и начать новую семью, но она этого не может, и ни у кого нет охоты подсказать ей, и если бы даже и явилось бы желание, поди вот, как ей подскажешь такое простое.
всю ширь воды надвое, голубую в одну сторону и красную в другую. Вода была так спокойна, что существо, волнующее всю ширь, могло быть и очень маленьким: казалось, это просто даже и жук плыл какой-нибудь, задумавший под нажимом воды переселение в другой край. Скоро определилось ясно, что переселенец держал направление прямо на Камень, и я разглядел в бинокль торчащий из воды хоботок землеройки: самое маленькое млекопитающее, величиной почти что с наперсток, задумало далекое путешествие и покинуло свой родной, залитый водой край. Когда землеройка приблизилась к одному из прутьев ивы возле самого носа моей лодки, она, очевидно, очень измученная путешествием, сейчас же пристроилась на боковую веточку от прута и начала тут, сидя у самой воды, отдыхать. Но вода кралась, и ей скоро пришлось перебраться немного повыше. В это время как раз Клеопатра хватила на посадку, и на воду шлепнулся селезень, разбрасывая вокруг себя на воде голубые и огнистые зыбульки. Снаряд от моего выстрела, пролетая вблизи прутика с землеройкой, нажимом сжатого воздуха качнул его, окунул землеройку, и ей пришлось перебраться этажом выше. В это время теплый солнечный луч попал как раз на нее, и маленькие глаза, не больше крупинок самого мелкого бисера, вспыхнули огнем, и мне казалось волшебной сказкой, что у такой безделушки, без хвостика и хоботка не больше наперстка, тоже были глаза и в них отражалось то же самое великое солнце, как и у нас, многодумов, в наших больших человеческих глазах. Точно так же, как и в тот раз с ящерицами, солнце опускалось на горизонте на лоне воды, и от этого нижние лучи его постепенно поднимались. И землеройка, не желая расстаться с теплом луча, тоже выше и выше поднималась по прутику. Теперь глубоко под водой были те подвальные этажи леса, где обычно живут землеройки, а подземная жительница, взятая лучом солнца, поднималась все выше и выше куда-то, может быть понимая по-своему, что и там, в верхних этажах леса, тоже есть норы и что на самом небе тоже можно устроиться, как на земле. Главное, трогательны мне были эти глазки-бисеринки, горящие там, наверху, в то время как внизу уже не видно было и зайцев и только по прибывающим в темноте белым пятнам можно было понять, что они тут где-то были и продолжали тузить друг Друга и драть свою зимнюю шерсть.