• Приглашаем посетить наш сайт
    Грибоедов (griboedov.lit-info.ru)
  • Осударева дорога.
    XXII. Стальное перышко

    XXII. СТАЛЬНОЕ ПЕРЫШКО

    Ледник так и не мог раздавить эту скалу из сплошных первозданных пород, он даже не мог отодвинуть ее со своего пути и – нечего делать! – сам повернул. А человек, имеющий власть над природой, не побоялся сплошной скалы и своими тонкими пальцами стальным перышком на плане провел через эти скалы прямую черту. Смешной Зуек, охваченный непосильными мыслями, бегал от одного телеграфного столба к другому в надежде услыхать бегущий по проволоке приказ. Ему бы лучше в конюшню прийти и послушать сердце Васи Веселкина, уже принявшего в себя великий приказ. Васино сердце бьется неустанно, отжимая из крови в голову мысль о том, что не напрасно мы на свете живем, есть какое-то великое дело у людей на земле, и если оно коснулось себя, то беречь себя незачем: я иду!

    Сапоги, паек, а главное – доверие вывели многих людей из конюшни, и некоторым было это, как Васе, толчком: под предлогом хорошей награды не стыдно взяться за дело, а может быть, удастся и себя самого показать. Рудольф, конечно, только за этим и пошел на рискованное дело, чтобы себя показать. На Васю он смотрел, как на лопату, но хорошо понимал – без лопаты работать нельзя, и, соображая, что немало таких, как Вася, выслушал его без насмешки и тоже обещался идти.

    Этот слух о том, что конюшня пошла на скалу, проник даже и туда, где таился Зуек, и он видел из-за ветвей дерева, как шли подрывники с перфораторами, аммоналом, запальными свечами.

    – Слышишь,– сказал он Куприянычу,– идут и свистят.

    – На смерть идут,– ответил Куприяныч,– народ отчаянный, чего бы им не свистеть. Это война!

    Ох, как все закричало в душе Зуйка, когда он услыхал, что люди со свистом на смерть идут, на войну!

    – Со свистом, говоришь? – спросил он.

    – Со свистом: им теперь все нипочем. Им весело.

    – А почему же со свистом?

    – Терять нечего – оттого и свистят.

    Сердце Зуйка так билось, охваченное возможностью счастья! Броситься бы, стать в эти ряды, забыть бы свой позор и отдаться великому делу. Мгновениями он даже решался, но в другое мгновение его охватывал страх от стыда, что когда он выскочит и все увидят его, какой он, то, наверное, засмеют.

    – Да, наверно, засмеют,– решил он и опять глядел с завистью из-за ветвей, как люди все вместе дружно идут на смерть и свистят.

    Вот все прошли, и Зуек остался опять в своей щелке один.

    И начались на трассе серые и желтые дни без ночей. Серые дни обычной карельской зимней погоды и желтые дни электрического ночного освещения. Серыми и желтыми днями непрерывно, как в лихорадке, сверлят перфораторы первозданную породу скалы, и всюду от них летит белая мучнистая пыль. В скале высверливается дырочка и в нее закладывается деревянная втулка. Приходят к этим втулкам подрывники, вынимают, открывают дырочку, начиняют ее аммоналовым фаршем. Скала мало-помалу обрастает сначала деревянной щетиной втулок, а потом эта щетина заменяется хвостиками запальных шнуров. От бригады к бригаде переходит начальник подрывных бригад – дедушка Волков.

    – Готовы? – спрашивает он бригадира.

    – Готовы, Семеныч,– отвечает ему бригадир.

    Если же еще не готово, начальник сам помогает и все проверяет. И так мало-помалу он поднимается все выше и выше на скалу и занимает видное место, следит оттуда за ходом работ, а сигнальщики с красными флагами внизу ждут его приказания.

    Томительное ожидание было оборвано резким свистком начальника подрывной бригады.

    вагонетки, люди скопились в бездействии у заградительных постов.

    Второй раз просвистел дедушка – и опять махнул своей кепкой. Тогда каждый запальщик зажег свой запальный шнур и поджег свою бурку.

    Согнувшись, склонив головы почти до самой земли, перебегали запальщики, оставляя после себя на скале запальный огонь. А дедушка там наверху, на скале, зажег свой контрольный запальный шнур, и все внизу из-за своих камней, канав и печурок с замиранием сердца глядят и следят по горящему контрольному шнуру за приближением взрыва. Всегда кажется в ожидании взрыва – он ахнет резко, весь сразу и все потрясет. Но он приходит мягко и не страшно:

    – Ах!

    И как будто этому «ах!» из недр земных ответил человеческий крик. Или это так показалось? И кто слышал, сам подумал про себя: уж не я ли сам это крикнул?

    Полетели камни, как птицы, понеслись смертоносные обломки скалы, поющие в воздухе свои предупреждающие песни. Встал дым высокими, подпирающими серое небо черными колоннами.

    Но что же это было в самом деле: послышался, как бы в ответ на подземное «ах!», человеческий крик?

    «Сам ли я крикнул?» – каждый думал про себя. Но вот и другой слышал, и третий, и все спрашивают об этом, значит, был действительно, где-то был человеческий крик.

    – Жив ли Иван Дешевый?

    – Вон Дешевый стоит!

    – А Колька Седой,– его что-то не видать?

    – Здеся Колька!

    – Анютка Вырви Глаз?

    – Здеся и Анютка.

    – А где же Вася Веселкин?

    И побежало от бригады к бригаде: «Где Вася Веселкин?»

    Кричат, зовут Васю Веселкина наверху, внизу, на той скале и на другой. Уже находятся такие, кто с завистью подумывают о побеге Васи, и уже просится злая мысль на язык и хочется только встретить первого, кому бы сказать: «Какой Васька-то молодец, всех вовлек в это дело, а сам под шумок убежал!»

    Но вот крик раздался:

    – Вот он, тут он, идите, идите скорее сюда!

    И все побежали, и все увидали.

    Подняв руки вверх с зажатыми кулаками, как будто он за что-то ухватился и хочет подняться вверх, лежит на камнях с разбитой головой Вася Веселкин.

    Веселый был Вася!

    И все, кто бы ни прибегал сюда, останавливались, и всем это приходило в голову:

    «Какой веселый был паренек, и за что он погиб?»

    Вторая мысль была о том, что кто-нибудь виноват и что надо как можно скорее найти виновника и отвести себе душу. Никто не мог сразу, не приняв своих мер, примириться с мыслью о необходимости во всяком деле большом несчастного случая.

    Все молчали. И наконец последним спустился с горы и увидел Васю дедушка Волков, начальник подрывной команды.

    – Ты куда же смотрел? – спросил его кто-то из толпы. И сразу заревела вся толпа, как один человек, повторяя:

    – Куда же ты смотрел, старый кобель? И кто-то первый поднял камень, соединяя в злобе своей, как вину, все хорошее, что было в старике: и что стар он – это теперь как негодность, и что умен – это как хитрость, и что бескорыстно служил делу – это как легавая угодливость начальству.

    – Найдем на твою шею пять пальцев!

    – Поломать старого кобеля! – приказал первый судья, поднимая свой камень.

    – Поломать, поломать! – заревела толпа.

    Но как раз тут и сам начальник узла Сутулов спустился со своего наблюдательного места и одним движением руки остановил самосуд.

    Ему доложили:

    – Веселкина убило. Какая это работа! Хотим поломать старого кобеля.

    – Работа нелегкая,– спокойно ответил Сутулов.– Вася был достойный каналоармеец, и Волкова вы все знаете: чем он плох? Если кто лучше его может – брось в него камень первый и становись на его место.

    Все молчали. Но вышел маленький Бацилла и указал на скалу:

    – Какая это работа!

    Скала стояла ощипанная взрывом, но такая же увесистая и сплошная, как и когда ее вот так же пробовал сдвинуть ледник. Не сдвигал, а только царапал.

    для всех удалился к месту взрыва, все ниже и ниже спускался и копался там, перебрасывая камни, и совсем исчез, наконец, в скале, как будто он был горным духом, проникающим в камни.

    Это кто-то заметил в толпе, шепнул другому с особенным выражением, и мало-помалу слушок побежал, и вся толпа уже суеверно глядела на скалу в то место, где старик в камень вошел.

    Невольно и Сутулов тоже отдался влиянию толпы и оглянулся на камень, где скрылся старик, и вдруг на другой стороне скалы как будто родился Волков, и рубцы времени на лице его, как на камне, сложились в этот раз светло и весело.

    Выходило так, что старик прошел сквозь скалу.

    – Заземляйтесь,– сказал он, подходя к Сутулову.– Заземляйтесь скорей, к полночи вся эта скала у нас полетит.

    – Идите все,– приказал он,– заземляйтесь.

    И, получив одобрение начальника, еще приказал:

    – Отнесите Васю Веселкина, положите, прикройте, а в полночь мы его похороним.

    Тогда все поняли так старика, что этим делом, взрывом скалы, мы ответим на смерть Васи Веселкина, веселого, хорошего, легкобычного парня. И у всех душа, как бы заключенная в железную клетку, нашла себе выход: не старик виноват, а скала, и мы победим ее в эту ночь.

    – Заземляйтесь, заземляйтесь,– повторял Волков, обходя бригаду за бригадой, направляя всех в подземелье.

    И все шли с лопатами, с перфораторами, запальными шнурами, исчезая, как горные духи, в скале.

    Вот теперь бы сюда Зуйка, поглядел бы он теперь на конюшню, на всех этих выключенных из жизни людей, как они шли мстить скале за смерть Васи. И как бы он шел теперь с ними! Не шел бы он, а летел, как все мы летим к людям, когда тоже попадаем в одиночество или тоже когда очень хорошо бывает, душа переполняется, и счастье ищет сосуда, чтобы не тратиться и даром не проливаться на землю.

    А если бы он мог тоже быть потом в полночь на той горе под соснами, где хоронили Васю Веселкина! Как там заиграла музыка, и запальщики под командой дедушки Волкова разом подожгли все свои шнуры. И когда гроб опустили, раздался взрыв, и скала рассыпалась вся до основания.

    И то, что не мог сделать Скандинавский ледник, спускаясь с гор в долину тысячи лет, то в одно мгновение сделал светящийся разум, наметивший тонкими пальцами инженера и его стальным перышком прямую линию по этой скале.