Пришвин М. М. Рассказы 1938-1953 годов // Собр. соч.: В 8 т. – М.: Художественная литература, 1983. – Т. 5. – С. 254-446.
(Из блокнота)
(Впервые – «Литературная газета», 1941, 1мая, № 18)
Признаюсь теперь, что слышать слова «Дом творчества» (Малеевка) мне было смешно, мне казалось, что учреждение и творчество понятия несовместимые. Но когда я сам попал в эту Малеевку, вместе со всеми поел, поболтал, почитал, поиграл на бильярде и сам написал кое-что, то мое представление о Доме творчества переменилось; оказалось, не в словах дело, а в самой работе: тут все отлично работают и знакомятся друг с другом непринужденно Нигде у писателей, кроме как в Малеевке, не слыхал я таких свободных душевных разговоров
Вот сегодня, накануне Мая, за круглым столиком в гостиной меня окружили молодые писатели и стали выспрашивать о том, о сем. Я скоро понял, что им надо от меня: я для них писатель, из которого что-то вышло, а каждый из них, и развязный, и скромный, про себя втайне думает: «Неизвестно, выйдет ли что-нибудь из меня».
– Вы-то,– спросили меня,– сами вы чувствуете ли удовлетворение в своих достижениях?
– Я это стал чувствовать,– ответил я,– с тех пор как мне перестала мешать необходимость в признании и славе и через это я перестал чувствовать себя маленьким человеком. Прежде мне хотелось писать, чтобы прославиться. Теперь же славиться не имею ни малейшего желания, а писать еще больше хочется. В этом я доволен собой.
– Но если признание, почет, слава отпадают, то какой же мотив вас движет вперед?
– Праздник жизни – ответил я,– жду праздника, всеобщего рабочего Мая, вечного в своем повторении.
лет уже сорок без перерыва движение весны, начиная от февральских метелей и кончая майским расцветом растений и песнями всех птиц.
– Но я ведь только, друзья мои,– сказал я,– пишу о природе, сам же только о людях и думаю. Когда пройдут февральские метели, все лесные существа мне становятся, как люди в стремительном движении к их будущему Маю. Тогда в каждом мельчайшем семечке таится будущий праздник, и все силы природы работают на то, чтобы ему процвести. Я тоже участвую в этом и помогаю.
Больше всего в это время я люблю идти, задумавшись, по нагреву лесной опушки. Идете вы и видите, как выходят на опушку леса березки, греются в теплых лучах между елками, и тут же стоят разные сухие травинки. Вы идете вдоль опушки и не глядите на всю эту мелочь. Какая-нибудь былинка длинная, желтая, с пустым колоском из всех сил добивается вашего внимания. Случайный ветер – сквозняк – помог ей, она качнулась, поклонилась и тогда с поднебесных высот вы спускаетесь к ней, наклоняетесь, с удивлением разглядываете, изучаете эту желтую, длинную, сухую былинку с пустым колоском.
Это внимание открывает вокруг на снегу темные точки ее семян, выбитых зимою щеглами. Вы находите в самом колоске одно уцелевшее зернышко, завертываете его в бумажку и дома опускаете в цветочный горшок, и, поверьте мне, Первого мая новой зеленой былинке, взращенной при вашем участии, вы радуетесь, как всему Маю. А в радости этой, конечно, не простую траву – самих людей чувствуешь и веришь, что дождемся мы праздника, не как передышку от одной войны до другой, а такого всеобщего рабочего Мая, побеждающего войну, как лучи весеннего солнца побеждают мороз.
С искренним одобрением ответил один из писателей:
– Такой оптимизм!
– Только это не мой оптимизм,– ответил я.– Этот оптимизм таится в каждом семечке.