• Приглашаем посетить наш сайт
    Техника (find-info.ru)
  • Родная земля (отклики деревенской жизни)
    Манифест 17 октября в деревне

    МАНИФЕСТ 17 ОКТЯБРЯ В ДЕРЕВНЕ

    (Впервые опубликовано: «Русские ведомости», 1905, 26 ноября)

    По внешнему виду родной город выглядел так же, как и раньше: та же площадь, куда по субботам съезжаются на базар мужики; те же ряды лавок, у которых вечно стоят черные «длиннополые» купцы, пронизывающие своим особенным провинциальным внутренним взглядом всякое новое лицо.

    Знакомство с новой жизнью города началось лишь мало-помалу.

    – Ну, как?

    – Слава богу, у нас покойно. К нам даже из Москвы господа приезжают, а из уезда так каждый день помещики перебираются. Известное дело, боятся.

    Мало-помалу знакомлюсь дальше: в городе митинги; есть социал-демократическая партия; чуть избежали еврейского погрома; гимназисты подали прокурору петицию об автономии гимназии, о выборе самими учениками учителей. Но самое любопытное, это – «зимние дачи». Помещики отправляют свои семьи для безопасности в город; нанимаются маленькие квартиры, перевозятся и складываются вещи.

    – Федор Петрович, и вы здесь?

    – Здесь, здесь, только не по своей воле; домашние обманом заманили сюда, да и арестовали, вещи перевезли. Живем в двух комнатках. Зайдите, у нас барышни, рояль перевезли.

    В передней масса всевозможных вещей. Развязывают огромную корзину. Ввинчивают ножки рояля, а маленькая девочка уже играет «Чижика».

    – Не капризничай, Маша, мужики придут.

    – Мама, а что, забастовка кончилась?

    – Кончилась, кончилась.

    Мальчики играют в мужиков и помещиков. По сигналу: «мужики идут» – помещики схватывают свои вещи и несут в другую комнату. Немножко жаль старика Петровича – он с незапамятных времен сросся с землей. Но, в общем, на зимних дачах оживленно.

    Еду в деревню. И тут с виду все по-старому, только в саду пасется стадо крестьянских коров да в лесу идет «подчистка» целым обществом. Дома бесконечные разговоры на тему: мужики идут!

    Когда-то привозил столько новостей в деревню. Теперь не то. Теперь я здесь – отсталый человек. Мои петербургские впечатления тонут в море фактов, поднятых местной жизнью. Много сделала и пресса: благодаря ей рассказывать нечего.

    Спрашиваю:

    – Манифест читали?

    – У нас еще не читали. Староста сказывал, в прочих местах о земле читали, что от помещиков отбирать будут. У нас пока нет.

    – Нельзя же, значит, предписания такого не было.

    Священник выходит на амвон с большим листом; нагольные душистые полушубки теснятся ближе к нему и замирают. Тихо. Всякий боится недослышать царское слово о земле. С утра до ночи только и толков, что земля отходит. Старики рассказывают, что как раз так было, когда волю объявили. Тоже так поговорили, поговорили, а потом и воля вышла. Другой так уверился в нарезку земли, что думает: хорошо бы и другую лошадку к весне прикупить, на одной не управишься. И все слушают, стараясь не проронить ни одного слова: кто сосредоточился на почернелой иконе божией матери, а кто просто уставился вверх. Тончайший тенор пастыря выводит:

    – «Мы, самодержец... и прочее, и прочее, и прочее. Признав за благо...»

    «Ага, это об замирении»,– думают мужики, дожидаясь возвещения «нарезки земли».

    – «Мы, самодержец... и прочее, и прочее, и прочее».

    Долетают: «неприкосновенной личности, гражданской свободы, дан сей...» О земле ничего не сказано.

    И снова тенор выводит:

    – «И прочее, и прочее, и прочее». Читается третий манифест о выкупных платежах. И тут о нарезке ничего.

    – Слышал, как он об смуте-то неявственно читал. Известное дело, замалчивает.

    – Фекла,– спрашиваю знакомую бабу,– слышала, что в церкви читали?

    – Как же, слышала, батюшка, слышала, явственно читал.

    – Ну говори, что поняла.

    – Все поняла. Читали: царь польский, князь русский… и еще... Да, да, вспомнила: литовский царь. А потом еще сказал: все-ми-лос-ти-вей-ше. А под конец совсем явственно: протчая, протчия и протчие.

    Разделы сайта: