Поиск по творчеству и критике
Cлово "LONDON"
Входимость: 1. Размер: 57кб.
Входимость: 1. Размер: 56кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 1. Размер: 57кб.
Часть текста: и через это две соседние поляны соединились, – совсем стало иначе, если заблудишься, то и не поймешь, как раньше было. Но самое главное, что каждое дерево, расставаясь на всю зиму с другими деревьями, говорило само за себя, а не за весь лес, и оттого казалось, будто не было так, а те или другие деревья пришли: вот пришли две березки к самой опушке поляны и золотыми листьями вовсе засыпали зеленую елочку... Яма, полная водой, и вода такая светлая, через воду на дне мох зеленый виден, и на нем золотые монетки лежат. Показались в сухом бору под соснами рыжики. Кажется, нет ничего на свете красней, как ягода калина осенью, и красна, и красива калина, такая ясная, такая свежая осенью в пучках на тонких раздетых веточках с одинокими последними золотыми язычками. Все так серо в кустах, и вдруг такая красота! Все в лесу к чему-нибудь – к чему черные ягодки, уцелевшие среди желтых немногих листьев, и почему они называются волчьи? Птички зарянки в серых кустах как будто из бора, светящегося от вечерней зари, оторвался завиток тонкой оранжевой пленки с коры, прилетел по ветру сюда и повис в серых кустах. На вырубке густо засел осинник, и, как бывает на молодых осинках, листья были широкие, как [уши] у пойнтера. Куча забытого хворосту обросла тонким осинником, и тут в хворосте всегда живет птичка – не знаю, как называется – маленькая-маленькая, и там бегает, как мышь, с хворостинки на хворостинку, редко выберется на крышу своего жилища... <На полях:> очень тепло Еще на пойме кричат журавли. Еще удалось видеть стаю запоздалых лесных голубей. На ...
Входимость: 1. Размер: 56кб.
Часть текста: друг другу свое горе о разрушении таких сложных и редких организаций, как Мантейфель и Мейерхольд. Вместе с тем подумали о всем повороте на «нового» человека и, как все, ничего в этом не понимали по существу. Единственно, чему порадовались, это назначению Смирнова комиссаром военным и рядом с ним заместителем наркома обороны Мехлиса: собственно Мехлису обрадовались: Лев Захарыч что-нибудь выхитрит и под войну нас не подведет. Вот... Решил выбросить из числа верных людей всех, кроме единичных столпов, совершенно неколебимых. И для себя, своего спокойствия, и из-за них самих. А то ведь каждый раз, как сказал кому-нибудь лишнее, через некоторое время одумаешься и раскаешься: «Зачем я сказал!» Понятно, что при этой одумке допускаешь возможность доноса. И, значит, каждый раз, когда с кем-нибудь заводишь сомнительный разговор, – тем самым оскорбляешь его. И, значит, разговаривать о некоторых вещах теперь вообще неприлично. Быть может, Куприяныч неглупо советовал повесить у себя какой-нибудь портрет и тем определить границы разговоров. Закрепляю решение перейти от охотничьего положения на инвалидское. Вальбе сетует, что нет меня в газетах и журналах, называет это «отставанием». А мне это и хорошо: пусть что угодно думают. Я замру, исчезну и вдруг воскресну. Титов сказал: «писатель отсиживается». Это плохо, значит, я не один такой, и в «инвалиды» попасть не так-то уж просто. 2 Января. После обеда выехал в Москву. Попал в Архангельский поезд, в курящее, смрад! Но тут же в этом смраде где-то чудесный хор поет старинную русскую песню. И многих простых людей песня схватила за сердце: кто подтягивал, кто мычал, кто хрипел, и так про себя, так потихоньку, что не только не мешал, а усиливал силу песни: выходило, что народ пел. Во время перерыва песни перед заходом новой один человечек, чуть-чуть навеселе, сказал: – Хорошо поете, только старое все: кто старое...